Наши

На кухне сидело четверо: я, Алина и два парня лет 20-25, которые снимали квартиру вместе с моим другом Ваней в самом центре Питера. Дом стоял на перекрёстке Невского проспекта и канала Грибоедова. В двух шагах Казанский собор, знаменитый Дом Зингера, Гостиные дворы, элитные кафешки и прочие заведения для туристов и состоятельных людей. Я даже поначалу засомневалась, действительно ли Ваня пригласил меня сюда погостить. Может, мне в голову ударили 20-градусные морозы и ни о какой ночёвке мы не договаривались?

Оказалось, зря беспокоилась. Меня и Алину приняли радушно, хоть Ваня и спешил на работу, а с его соседями нам пришлось знакомиться самим. Стыдно признаться, но я теперь не помню ни их имён, ни как они выглядели. Однако на удивление чётко могу восстановить наш разговор. Алина и я наперебой делились впечатлениями от Александро-Невской лавры, куда я её вытащила в тот день, несмотря на стужу. Ребята слушали внимательно. Один сидел на табуретке, обхватив руками колени, и постоянно вставлял ёмкие реплики. Другой молчал и лишь подливал всем горячий чай.   

Недалеко от лавры находилось Тихвинское кладбище, где похоронен Достоевский. Разумеется, я загорелась идеей к нему зайти. Алина не особо. Она порядком замёрзла и перспектива поисков могилы в сумерках её привлекала мало. Решили, что долго (!) бродить не будем. После получаса лазания по сугробам мы нашли нужный сектор и разочаровались больше, чем если бы ушли ни с чем. «Вход оказался платным, — закончила я рассказ возмущённо. — Какая низость! При жизни Достоевский бедствовал, зато сейчас государство зарабатывает на его имени любым способом».

— А кто бы, по-твоему, содержал могилу Достоевского, будь вход бесплатным? — поинтересовался парень на табуретке. — Волонтёры?
— Почему нет? — менее уверенно сказала я, переглянувшись с Алиной. Ведь мы сразу, не учитывая альтернативных вариантов, вынесли привычный в России вердикт: «Сволочная, продажная система». 
— Кому кипяточка? — засмеялся Молчаливый, понимая, что спору не миновать, и был прав – случайный вопрос повлёк за собой целый поток разных мыслей. Мы проболтали до поздней ночи: о социальном и личном, литературе и жизни, великом и посредственном. 

Когда Алина ушла, я стала готовиться ко сну. В комнате ужасно сквозило и я собиралась попросить одеяло потеплее. Вдруг в дверь кто-то робко постучал.
— Да? — спросила я. 
— Мы в бар собираемся, — смущённо пробормотал Молчаливый. — Хочешь с нами?
Я в глубине души чертыхнулась: «Конечно хочу!». Только мне через пять часов нужно было уезжать в Новгород, а я бодрствовала из последних сил. Поэтому, как ответственный и не совсем логичный человек, вслух ответила: «И сквозит же у вас». 

В дверь просунулась голова Табуретки: «Скотч есть?». За две минуты он заклеил окно и победно произнёс:
— Пожалуйста! 
— Спасибо, — поблагодарила я, — всё равно в бар не пойду. Сильно устала и боюсь проспать. 

Парни вышли. Они старались не шуметь, но я слышала их шёпот в коридоре: «Давай позови. Позови ещё раз». Снова робкий стук:
— Да?
— Точно не пойдёшь? — с надеждой на обратное спросил Молчаливый. 
— Я уже разделась. 
— Ладно. Тогда спокойной ночи. 

Внезапно раздался вопль: «Ты просто приглашать не умеешь! Подумаешь разделась! Чё она одеться не может?!». Быстрый стук. Не дожидаясь моего очередного «да», Табуретка распахнул дверь и выпалил: 
— Одевайся и пойдём с нами, — почти приказал он. — Расскажешь про Америку. Домой приведём вовремя.
И тут я допустила ошибку, от которой до сих пор досадно. Я твёрдо отказалась.
— Жаль. Очень жаль, — вздохнул Табуретка. — Ну, пока. 

Дверь захлопнулась окончательно. Оставшись одна, я задумалась: «Америка, Америка. Какой американец потратил бы весь вечер на абстрактные рассуждения с незнакомцем, заклеил ему окно скотчем, чтобы тот согласился пойти в бар и вообще проявил столько участия без особых на то причин?». И сама себе, засыпая, ответила: «Всё-таки с нашими веселей». 

Больше статей на русском здесь.